-В мир неизведанного меня тянуло всегда. Периодически мама отпускала смотреть «Звездные войны», за что ей спасибо огромное. Помню, как с пацанами мы всерьез собирались строить летающую тарелку. Вообще, я всем желаю иметь идейный порыв и постоянно к нему стремиться. И неважно, кем ты будешь, главное — желание. А с выбором профессии я определился где-то в 12 лет. И дальше двигался по намеченному плану: аэроклуб, военное авиационное училище летчиков, военная служба пилотом, отбор в космонавты...
-Вы родились в Смоленской области, но своим земляком вас считают и в Орле, и более того — вы почетный гражданин этого города. Как так получилось?
-Это связано со сменой места жительства в достаточно раннем возрасте. В Орле я пошел во второй класс, а дальше вся юность моя прошла в этом городе. И родители мои живут там же, так что Орел — это родное гнездо. От Смоленщины я, конечно А же, не открещиваюсь, тем более — родина первого космонавта, но так сложились обстоятельства.
-Вы в этом году вернулись из второго полета... Оба полета были довольно длительные. Как проходит адаптация?
-Да, я вернулся 28 февраля. Обещал принести весну, но весна что-то запоздала... А полеты — я бы не сказал, что они длительные, — они стандартные. Сегодня у нас все полеты почти полугодовые. Так что я ничем из ряда своих коллег не выделялся.
Про адаптацию можно много рассказывать... Например, я после полета узнал, что вырос на два сантиметра! А через несколько дней после посадки уже вернул свой обычный рост. Это потому, что расходятся позвонки, так как нет привычной нагрузки. Хотя мы и бегаем там, и даже есть специальный костюм, который дает нагрузку на мышцы, обеспечивающие прямохождение. У нас ребята его не особо любят, но я носил весь полет. И все равно вырос.
Потом еще после возвращения начинаешь молниеносно набирать вес. Это из-за перераспределения жидкости. Мы же все помним, что наше тело на восемьдесят процентов состоит из воды, но в нашем естественном состоянии она, скажем так, устремляется к ногам — под действием гравитации. А в космосе жидкость перераспределяется, идет отток к голове. Мозгу, кстати, это не нравится, у некоторых даже до головных болей доходит... Так вот, этот отток к голове организм воспринимает как переизбыток жидкости и начинает от нее избавляться. А возвращаемся на Землю — ему уже этой жидкости не хватает, отсюда и набор веса. Я за первую неделю на Земле набрал примерно восемь килограммов. Причем с каждым разом амплитуда все больше.
А вот с мышечным тонусом проще: у нас система профилактики хорошо работает. Я после посадки уже на следующий день в спортзал пошел и подтянулся столько же, сколько до полета.
Но главное, конечно, — это вестибулярная устойчивость. Вы обращали внимание, наверное, что после посадки космонавтов ведут под руки. Это не потому, что они слабые, немощные, а потому, что именно вестибулярные расстройства никуда не уберешь. Устройство нашего вестибулярного аппарата завязано на гравитацию, попадая в условия микрогравитации, ты подвергаешься переходным процессам — про болезнь движения, думаю, все слышали. А потом возвращаешься — и снова то же самое. Отсюда и вот эти покачивания, и неуверенная походка. К слову, я был удивлен: после первого полета я восстановился быстрее — уже через три-четыре дня не было дискомфортных ощущений в обычной жизни. А второй полет — уже дольше...
В целом же реабилитация у нас начинается на следующий день после посадки. В том числе и физическая. Бегать не бегаем, конечно, в первый день, но плаваем — в бассейне не такая ударная нагрузка на суставы по сравнению с бегом.
-Вы совершили четыре выхода в открытый космос. Причем в первом полете провели рекордное для российских космонавтов количество времени в открытом космосе, а во втором побили предыдущий рекорд. Кто-нибудь после вас находился в открытом космосе дольше?
-С выходом была комичная ситуация. На следующий день после нашего первого рекорда мы вышли на связь со специалистом, который нас вел в процессе выхода, готовил — на Земле, в ЦУПе. И вот он нас поздравил и сказал, что предыдущий рекорд был установлен лет двадцать назад, и очевидно, что наш продлится примерно столько же. Но буквально через пару месяцев наши коллеги установленный нами рекорд перебивают! А в той паре как раз мой друг был. Я звоню его супруге с поздравлениями, а она смеется: «Извини, мы не хотели!».
А если серьезно, длительность нахождения в открытом космосе ограничена возможностью скафандров, а именно — возможностью поглощения углекислого газа, и это время составляет примерно десять с половиной часов. И когда говорят, что выход длился восемь часов, запас, мол, еще большой, не надо забывать про то время, что человек находится в скафандре в шлюзовом отсеке. Эти процедуры — и прямого, и обратного шлюзования — ведь тоже занимают время: проверка герметичности скафандров, проверка герметичности люков, десатурация — процесс вывода азота из крови...
Поэтому, когда у коллег был выход длительностью восемь часов семь минут, все считали, что это разумный предел с точки зрения техники, и теперь уже точно никаких рекордов ждать не придется. И мы и не ждали — просто случился маленький форс-мажор, и в результате выход получился длиннее запланированного. У нас в тот раз была задача сделать систему передачи данных, высокоскоростную, которая позволяла бы передавать большой объем необходимой научной информации. Это нужно для того, чтобы ученые могли оперативно получать данные тех или иных экспериментов. И вышло так, что антенна не вернулась в штатное положение. А это принципиально, потому что в транспортировочном положении, в котором мы с ней работали, она перекрывала стыковочный узел на агрегатном отсеке служебного модуля, то есть в этом положении она остаться не имела права. Вот и потратили мы немного времени на то, чтобы ее вернуть туда, куда нужно.
Так что к подобным рекордам я отношусь с некоторой долей юмора. Что же до нашего рекорда, пока его никто не перебил — выходов пока не было. Да и штатно никто не планирует такую длительную работу в открытом космосе...
-О первом вашем полете писали, что вы разгрузили два «Прогресса», три раза вышли в космос. Второй полет у вас по продолжительности был примерно такой же, а вот какие его итоги?
-Ну, это глубокий вопрос... Дело ведь не только в том, сколько разгрузил, сколько раз вышел. Это даже не совсем итоги. Результатом должна быть качественная оценка, а не количественная.
Первый полет для меня действительно был захватывающим. Самое главное тогда было — испытание новой схемы сближения и стыковки: мы первые в рамках МКС ее отрабатывали. И я счастлив, что причастен к новому этапу развития российской космонавтики. Если раньше стыковка кораблей составляла порядка двух суток, то нам удалось ее выполнить по короткой схеме всего за шесть часов. Это серьезная победа. Для меня все это было в новинку, а потом еще и такая насыщенная программа с выходами!
Добавлю также, что именно тогда мы с Фёдором Юрчихиным установили рекорд по длительности выхода в открытый космос в российском скафандре. Стояла задача показать, что в условиях длительной работы в открытом космосе отечественные скафандры не уступают зарубежным аналогам — и нам это удалось.
Во втором полете, с точки зрения «экшена», было чуть спокойнее: я знал, что нового меня ничего не ждет, и осознанно искал для себя мотивацию, чтобы продолжать «гореть» внутри. Но это оказалось нетрудно: во втором полете я был командиром экипажа и командиром экспедиции, а это уже совсем другой уровень ответственности. И по-настоящему он чувствуется только тогда, когда ты не смотришь со стороны, а сам непосредственно в должности. У моего коллеги есть поговорка: «Зам — не сам». Очень это верно. Ты сидишь, оцениваешь ситуацию, понимаешь, что происходит, предлагаешь командиру какие-то решения. Он, как правило, соглашается, и мы делаем все, что надо. И думаешь: какая разница, ну сяду я в центральное кресло, и все будет точно так же. Но вот когда садишься, тогда и осознаешь, что означает твое слово и твое решение, от которого зависит все. И если где-то чуть неочевидные вещи происходят, ты уже начинаешь ощущать цену своих решений... Поэтому во втором полете для меня главное было слетать командиром достойно и оправдать доверие. А что касается самого полета, то мы выполняем долгосрочную научную программу, и наша задача — все сделать правильно и не испортить эксперименты. А результаты набираются статистически, и никто их не ждет сразу после полета. Из тех экспериментов, что мы проводили, — а я участвовал в 50 с небольшим, — львиная доля была связана с проблемой «человек в космосе», то есть с дальнейшим изучением влияния факторов космического полета на организм человека и на то, как мы можем этому влиянию противодействовать.
-Вы сказали, что космонавтом хотели быть с довольно юного возраста. А после первого полета вас три года обходили с награждением и званием... Не было желания бросить профессию?
-Я люблю внутренние рекорды. И к этой ситуации я тоже относился именно как к некоему антирекорду.
Но зато в итоге здорово получилось. Я уже в 2016 году был командиром дублирующего экипажа, и вот едем мы на Байконур — на предстартовую подготовку. В это время на 22 сентября приходит приглашение в Кремль — на получение награды из рук Президента. А у нас через день, по-моему, должен быть старт. То есть чтобы съездить к Президенту, надо все стартовые программы передвинуть. Подумалось: не судьба... Но вдруг за три дня до старта обнаруживается некоторая техническая проблема. И весь этап подготовки корабля, ракеты-носителя сдвигается на месяц. Мы уезжаем обратно в Звездный городок, и я спокойно попадаю на награждение. Да еще и накануне дня рождения. Все тогда шутили: «Мисуркин специально сломал корабль, чтобы встретиться с Президентом».
Так что к этому всему я спокойно отношусь. Но кое-что все же добавлю. Для меня одна из ценностей моей профессии заключается в том, что ты можешь развиваться как личность. И к таким вот антирекордам я отношусь с пониманием того, что это помогает тебе расти. Конечно, если ты идешь за материальными благами в профессию, то такие вещи будут сильно задевать... Но если у тебя другие стремления и идеалы — то это переживается легко. Поэтому, если меня молодежь спрашивает, какая зарплата у космонавтов, я сразу говорю: ребята, вам в космонавты не надо...
В любом деле важна мотивация, и это точно не деньги. Хотя встречается, конечно, и такое. Но мне с такими людьми — для которых только купюры важны — некомфортно и скучно общаться... В первую очередь должно быть важно хорошо сделанное дело, общая польза. А уж потом ты на этом зарабатываешь. Да, материальное есть в нашей жизни, но оно будет более эффективно, если ты будешь созидать. Будешь стараться чтото в этот мир принести, а не только от него пытаться урвать. И принося это что-то в этот мир, знаешь, у тебя и материально все будет хорошо.
-Какие у вас планы в отношении профессии? Например, ваши коллеги летали и по три, и по четыре, и по пять раз. Собираетесь ли вы продолжать летать и до какого времени?
-Мне всегда нужен некий вызов. И я не большой любитель монотонной, одинаковой изо дня в день работы. Когда в школе у нас была экскурсия на радиоламповый завод и я увидел, как работает бригада на сборочном конвейере, я вышел оттуда и подумал: вот так каждый день, по восемь часов... Это точно не мое. Вот и полеты в космос — я должен видеть конечную цель, ради чего это делается. И для меня, не скрою, сложно выполнять научную программу, когда ты не понимаешь конечной цели экспериментов, не знаешь — какой результат, есть ли он или будет когда-нибудь, и узнаешь ли ты об этом. Хочется «гореть», если честно. Но сейчас у нас пошли некоторые амбициозно-оптимистические веяния — о полетах на Луну заговорили, о новых кораблях и модернизации, — и я, конечно, очень хотел бы во всем этом поучаствовать. Пока это только заявления, но я надеюсь, дойдет дело и до реализации.
Поэтому уходить я никуда не хочу. Но я не гонюсь за цифрами, вот в чем дело! Шесть полетов рекорд — и надо сделать семь. Но зачем? Да, у меня есть теоретически такая возможность, но я из тех людей, кто четко сфокусирован на качестве, а не на количестве. Поэтому летать я буду, но очень хочу летать для привнесения чего-то нового.
-Как вы относитесь к коммерческим полетам?
-Думаю, что живая конкуренция тем немногим корпорациям, которые занимаются созданием космической техники, только на пользу. Это хорошая возможность для развития и построения новых космических кораблей, спецтехники.
-Вам выпала счастливая доля стать космонавтом. Для большинства людей — это несбыточная мечта. Однако сейчас развивается космический туризм, и хотелось бы узнать, как вы оцениваете перспективы его развития в целом и в нашей стране в частности? И достаточно ли хорошо мы освоились в космосе, чтобы пускать на орбиту обычных людей, или космос — пока еще исключительно для профессионалов?
Если мы с вами обратимся к истории развития авиации и вспомним первые полеты, которые длились всего лишь несколько секунд, то даже когда эти полеты стали реальностью, люди были разделены на два лагеря. И многие всерьез сомневались, что из этого может получиться что-то большее, чем просто развлечение. То, что тяжелее воздуха, летать по определению не должно и не может. Но мы знаем уровень развития авиации на сегодняшний день. Поэтому лично у меня нет никаких сомнений, что пилотируемая космонавтика будет развиваться. И есть уверенность, что частный капитал, вовлекаемый в космонавтику, будет способствовать развитию пилотируемой космонавтики значительно с большими скоростями, чем это было раньше.
Космический туризм, безусловно, будет развиваться, и я знаю даже одну компанию у нас в Москве, которая планирует строить космический корабль именно с целями суборбитальных полетов. Я считаю, это новая веха развития нашей космонавтики, и надеюсь, что эти полеты начнутся как можно скорее.
Но вместе с тем нужно понимать — пока далеко не каждый может полететь. И жесткий отбор профессиональных космонавтов связан не столько с фактом нахождения в космосе, сколько с длительным этапом подготовки, необходимостью иметь хороший прогноз на состояние здоровья этого человека через 8–10 лет, когда он наконец-то отправится к звездам, а также с перегрузками, которые действуют во время выведения на орбиту и спуска обратно. С технической точки зрения полеты в космос все-таки дорогостоящие проекты, и поэтому маршрутные такси туда вряд ли будут массово ходить в ближайшее время. Так что космический туризм все равно будет сферой с одной стороны экстремального, а с другой стороны дорогостоящего развлечения. Тем не менее, я не сомневаюсь, что со временем он будет становиться все более и более доступным способом путешествий.
-Случалось ли вам в космосе видеть что-то странное и необычное?
-В первом полете перед третьим выходом в открытый космос мы готовили скафандры. И вдруг влетает командир и говорит: «Быстро за мной!» У нас не принят такой протокол общения, поэтому было ясно — произошло нечто серьезное. Подлетаем к большому иллюминатору, а там примерно в полутора метрах от станции что-то летает. Потом выяснилось, что это элемент конструкции корабля. Дальше возник вопрос: у кого отвалился этот элемент — у нас или у партнеров на соседнем сегменте? Мои коллеги стали это фотографировать. И на следующий день узнали, что это была вакуумная изоляция, которую установили на одну из наших антенн. Мы отправили фотографии на Землю, на следующий день уже была информация в Интернете, что вокруг МКС летает неопознанный летающий объект.
-А чем вы занимаетесь в полете, когда есть свободное время?
-Честно говоря, понятие «свободное время» для нас философское. На станции строгий распорядок дня. Восемь с половиной часов на сон, из которых я спал не более 5–6. Много фотографировал, рассматривал Землю, Луну и космос в целом. Каждый раз перед сном ходил под купол и по 15 минут просто отдыхал. Коллеги назвали купол моей дачей. Кроме созерцания окружающего, я общался с родными и коллегами.
-Восемь с половиной часов на сон... А вы порой недосыпаете, судя по предыдущим словам. Это как-то сказывается? И не предъявляют ли вам претензий, что вы режим не соблюдаете?
-Конечно, режим труда и отдыха нам нарушать нельзя. Так что я считаю это своим минусом. Но у людей с активной жизненной позицией всегда часов в сутках не хватает. Вообще, я давно уже пришел к выводу, что надо пересмотреть свой тайм-менеджмент, но пока как-то не очень получается... А все оттого, что очень многое хочется сделать — и в космосе, и на Земле.
-Что, например?
-Ну, я очень много времени посвящаю бадминтону. Развиваю его в Орле — при поддержке моих друзей и земляков мне удалось организовать федерацию бадминтонного спорта Орловской области. И хочется раскрутить этот маховик до такой степени, чтобы система уже самостоятельно могла жить, а ты бы только со стороны за ней присматривал и следил за тем, чтобы все хорошо работало.
И задача моя какая? Показать людям, что есть относительно недорогой, доступный инструмент, который поможет повысить качество жизни любого человека. У меня нет цели воспитать олимпийских чемпионов, но я хочу показать, что бадминтон — это серьезный, олимпийский вид спорта и при этом прекрасный способ снять стресс. Идешь после тренировки — и голова светлая, и дышишь полной грудью, и жить хочется... И моя цель в том, чтобы как можно больше людей об этом узнали и попробовали. На это мне приходится тратить много сил и времени, но у меня и задача амбициозная: чтобы пять процентов населения области к 2021 году было вовлечено в этот вид спорта.
Я, кстати, недавно в Орле проводил 24-часовой марафон по бадминтону — сутки играл со всеми желающими. Приходили люди очень разные, но с интересом во всем этом участвовали. Более того, популяризируя этот вид спорта, я его и в космос вывел. 1 января 2018 года мы играли в космосе парный товарищеский турнир, и это стало первой командной игрой за пределами Земли! Это, между прочим, нашло большой отклик в бадминтонной среде: мы опубликовали эту информацию к чемпионату Европы, который проходил в Казани в феврале, и организаторы настолько прониклись, что выписали нам медали — настоящие, золотые — «За принесение бадминтона в космос». Мне было даже немного стыдно. Обычно золотые медали пóтом и кровью зарабатываются, а тут...
Но главное, я в этом деле продвижения бадминтона нашел мотивацию внутреннюю в том, что касается пользы для людей, для общества. Оно, общество, мне дало возможность летать в космос, и я нашел возможность тоже со своей стороны что-то отдавать. Так что, надеюсь, все получится...
ПО ТЕМЕ: Два полета и 4 выхода в открытый космос 116-й космонавт России (СССР) и 531-й космонавт мира Александр Мисуркин совершил два космических полета на Международной космической станции, продолжительность которых составила 334 суток 11 часов 29 минут. Оба полета были ознаменованы установлением рекордов по пребыванию в открытом космосе: во время первого Александр Мисуркин (вместе с Федором Юрчихиным) провел за пределами МКС 7 часов 29 минут, во время второго (с космонавтом Антоном Шкаплеровым) — 8 часов 12 минут. Всего же Александр Мисуркин совершил четыре выхода в открытый космос, где в общей сложности провел 28 часов 13 минут.